Песец подкрался незамеченным - Страница 112

112

Проще всего, кстати, было Ланцету — завалился спать, да и делу конец. Человек с железными нервами, иначе и не скажешь. Храпел, кстати, так, что в соседних помещениях слышно было. Ковалев даже решил, что когда вернется на линкор, то загонит палача в медотсек и заставит его избавиться от храпа раз и навсегда.

Вообще, Ланцет медотсек не любил, равно как и врачей, хотя сам относился к их братии. Это у него было остаточное — с той поры еще, как его от нездоровых наклонностей вылечили. Но ради такого дела придется — приказы, как известно, не обсуждаются.

Подойдя к гостиной, Ковалев услышал разговор, от которого ему пришлось подобрать отвисшую было челюсть. Олаф не обратил на это внимания, но адмирал жестом остановил его — хотелось дослушать до конца.

— … в том, что твой Пушкин гениальный поэт, я нисколько не сомневаюсь, но его таланты прозаика, честно говоря, вызывают у меня сомнения. Единственные более-менее пристойные произведение, которое я могу навскидку вспомнить — это "Дубровский" и "Капитанская дочка". Они имеют вполне приличный средний уровень, но все остальное, мне кажется, не выдерживает серьезной критики. Это, конечно, только мое мнение, но все же, я подозреваю, в их восприятии людьми решающую роль играет не талант автора, а раскрученный бренд его фамилии. И Пушкин, думаю, отлично это понимал — не зря же его проза, в отличие от поэтических произведений, никогда не была слишком масштабной, да и количество его стихов во много раз больше.

Синицын, помимо того, что был первоклассным штурманом и хорошо знал физику, был еще и любителем полистать на досуге книги, так что в литературе, хотя и поверхностно разбирался. Но вот то, что Юля увлекается поэзией, причем хорошей поэзией, было для Ковалева сюрпризом. Он-то полагал, что девочка, подобно большинству представителей нынешнего молодого поколения, интересуется только музыкой в стиле дыдых-дыдых, песнями уровня "Я сошла с ума" и, возможно, еще каким-то бредом. Впрочем, поймал он себя на мысли, про его поколение старшие думали точно так же. Ничто, как говорится, не ново. Из него нормальный человек вышел — и из этих, глядишь, приличные люди получатся. Будущее покажет, конечно, но проблема отцов и детей абсолютно не нова и имеет свойство повторяться с завидной регулярностью. А раз уж он с дочкой и не общался почти, даже когда она у него жила — то что удивляться своему незнанию? Тут скорее огорчаться надо, раз уж сам дурак, а пока что послушать увлекательный разговор двух дилетантов.

Между тем, спор продолжался:

— Но ведь поэт-то он гениальный! Разве может гений быть плохим человеком?

— Пожалуйста. Гитлер — гениальный оратор.

— Ну, ты сравнил…

"Уже на "ты". Быстро, однако", — подумал Ковалев.

— Я просто привел пример. И я вовсе не утверждаю, что твой любимый Александр Сергеевич — мерзавец или еще что-то в этом духе. Во всем, кроме поэтического дара, он обычный человек, не более того. А человеку свойственно ошибаться, иметь и достоинства, и недостатки. Собственно, именно это и делает нас людьми.

— Ну да, ты еще скажи, что его недостатки перевешивали его достоинства. И вообще, кто ты такой, чтобы его судить?

— Ты в бутылку-то не лезь, — Синицын говорил спокойно, без малейшего раздражения в голосе. Именно это спокойствие, похоже, и позволяло ему убеждать девочку, а не давить на нее авторитетом. Ковалеву подобное никогда не давалось — впрочем, он пока и не старался. — Ты вот попробуй мозгой подумать: вот что, кроме стихов, он хорошего в жизни сделал? Ну вот так, навскидку? Наверняка многое, но ничего выдающегося — во всяком случае, ты ничего не можешь быстро вспомнить.

— Могу…

— Вспомнила бы — уже бы сказала. А между тем, его недостатки его и погубили.

— Он на дуэли погиб…

— Ага. И мерзавец Дантес убил великого поэта. Так?

— Ну да…

— А между прочим, в чем-то Дантес был прав.

— Что!..

— Тихо, тихо, не ругайся. Вот ты подумай так, спокойно: что получается, если откинуть личности дуэлянтов? Дантеса можно и не откидывать — самый обычный офицер-иностранец на русской службе. Кстати, с какого-то боку даже родственник Пушкина, кажется. Но это так, к слову. Откидываем личности — что имеем? А имеем очень неприятную и притом банальную картину: некий дворянин, хам и бабник, привыкший, что все ему с рук сходит, потому как морду ему бить не комильфо, вызывает на дуэль другого дворянина, притом офицера. И закономерно получает пулю в наглую башку. Или, в данном случае, в живот, что непринципиально. Другого результата дуэль иметь просто не могла.

— Это было убийство!

— Ну да. И что с того? Что мог в той ситуации сделать Дантес, даже если бы не захотел грохнуть хамовитое дарование? Ну, попробуй подумать?

— Не доводить до дуэли. Свести все к шутке, например, или извиниться. Ну, не знаю…

— Уже довели. Извиняться дворянам, уверенным в своей правоте, было, что называется, западло. Никто бы не понял, да и с какого, прости, перепугу, если сам Дантес считал себя правым? И потом, там еще интрига с женщинами была какая-то, точно не помню. Не интересовался, знаешь ли, специально, интереса не было. Так что вызвал его Пушкин, а не он Пушкина.

— Тогда не стрелять. Или стрелять мимо.

— Тебе легко говорить. Представь себе: в тебя целится человек, имеющий репутацию хорошего стрелка. Ты будешь стрелять мимо? А вот хренушки. Ты знаешь, меньше всего тебя будет волновать, какой он там, по другую сторону черты, поэт — волноваться ты будешь только и единственно о сохранении собственной драгоценной жизни. И ты выстрелишь как можно точнее, никуда не денешься. Вон, часов несколько назад, будь у тебя пистолет, ты бы что — стрелять не стала? Ну, самой-то себе врать не стоит, стала бы, да еще как. А ведь цыгане — музыкальный народ, и среди присутствующих наверняка были ТАКИЕ певцы!

112